Объяснительная записка

Мы с приятелем изобрели ГНИИПИ, по-моему, при первой же встрече. Было это в Москве, в конце войны. Нам было по 17 лет, жрать вокруг, как нам казалось, было нечего. Так нам казалось потому, что встреча произошла до нашего попадания в исправительно-трудовые лагеря системы МВД. Забегая вперед, скажу, что там, по ознакомлении с концепцией сосаловки, мы в корне пересмотрели наши взгляды на вопрос. Возвращаясь назад, могу вспомнить, что в ту пору среди известных нам лиц только самые отрешенные от земных забот натуры смели мечтать о чём-либо, кроме еды или приобретения сапог, они же прахаря, тельняшки или кепки-малокозырки. Акт приобретения этих благ обычно мыслился насильственным и происходящим ночью в малолюдном месте. Именно на примере этих трёх изделий мы убедились, что вещи имеют мистический смысл.

И разговоры наши как-то тоже сразу перешли с бытовой тематики на уголовно-наказуемые уровни, в советском понимании уровня уголовной наказуемости. Вскоре оба мы сели по ст. 58-10, но не за ГНИИПИ. Набравшись в какой-то степени жизненного опыта, при первой возможности мы возобновили наши разговоры. Выяснилось вскоре, что ни о чем кроме ГНИИПИ мы не говорим, что изменение послевоенной общественной атмосферы не влияет на изобилие гнииповской тематики, и что ГНИИПИ существует помимо нашей воли. Ему нельзя было приписать той или иной характеристики по желанию. Возможны были только органически необходимые имплантации.

Знакомые с интересом следили за развитием нашего детища, благо однажды, в 1954 году, я, выражаясь теперешним языком, «изготовил самиздатовскую копию клеветнического антисоветского пасквиля, начинающегося словами...». Затем, усилиями все тех же знакомых, «копия была размножена и имела успех». Знакомые давали советы, как и чего ввести в ГНИИПИ. Внять советам удавалось редко, и знакомые стали делиться по этому признаку – этот понимает ГНИИПИ, а этот нет; этот хороший человек, но ГНИИПИ не прочувствовал, а этот и вовсе бы гад, но в ГНИИПИ разбирается. Особенно нас раздражали те, кто стремился смаковать натуралистические детали.

Делая реверанс самим себе, надо заметить, что пригодность ГНИИПИ служить моделью реальной жизни иногда поражала даже тех, кто отрицательно относился к нашему увлечению. Стоило перевести житейскую ситуацию на язык ГНИИПИ, и немедленно получался прогноз высокой точности, ясности и обоснованности. Это, конечно, относится только к тем ситуациям, которые возможно перевести на указанный язык.

Ныне наука о ГНИИПИ сделала прогресс и называется иначе. Но, мне кажется, интерес к ГНИИПИ оправдан и его следует удовлетворить.

Замечание: иногда в наших писаниях уделяется слишком много внимания бытовым деталям. Это потому, что трудно расстаться с любимыми образами, созданными в юные годы.

Ещё замечание: объяснение почти всех новых слов и вульгаризмов можно найти в тексте. Правописание иногда отличается от общепринятого, как, например, в слове «интилигентный». Но уж так получилось, и теперь нельзя менять традиции.