КАРТИНЫ НАРОДНОЙ ЖИЗНИ
Посвящается Платону, Гиппию и Ерофееву
Действующие лица
ЗВЕРЕВ, алкоголик
ХОЗЯИН, алкоголик
САШОК, алкоголик
ВАДИМ НИКАНДРОВИЧ, алкоголик
КОЛЯ, алкоголик
ЛАВРЕНТИЙ ПАЛЫЧ, алкоголик
ВАЛЕРА, алкоголик
РЮРИК, алкоголик
УЛЬЯНА, жена Зверева, алкоголик
НАТАЛЬЯ, ее любовница, алкоголик
ЛЕНА, начинающий алкоголик
ГАЛЯ, начинающий алкоголик
ТАНЬКА, алкоголик
ВАБЛЯКИН ВАНЬКА,
|
ПАРНИШКА НЕИЗВЕСТНЫЙ |
⎫
⎬
⎭
|
алкоголики |
Действие происходит в Москве при советской власти
КАРТИНА ПЕРВАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
Комната на первом этаже небольшого двухэтажного домика в московском переулке возле Спиридоновки, до сих пор почему-то не переименованной улицы (теперь домик снесен). Начало июня, тепло, прямо в раскрытые окна торчат ветки деревьев. 11 часов утра. Летают 24 мухи, все с подслушивающими устройствами. С улицы доносится исполняемая по радио песня, что-то вроде «ехал Будённый на случку». У окна стоит стол, а на столе — бутылки, разная посуда, остатки еды; этот стол — центр всего имеющего произойти. Зверев и Хозяин лежат на драных диванчиках у противоположных стен и просыпаются одновременно. Оба среднего роста и довольно пригожи. Словом, ситуация вполне позволяет развернуть историческое полотно, лишь немного изменив время и место действия, не очень заботясь о точности, подставив на место героев любых знаменитых людей и целиком положившись на привлекательность описания бытовых деталей в жизни великого человека. Ну, хотя бы так: «Дега проснулся. С соседней койки на него смотрит Пикассо. ДЕГА: Ты, может, Манэ денег даст?», или «Евклид проснулся. С соседнего ложа на него мутными глазами смотрит Анаксимен. ПИФАГОР (входя): Фалес говорит: вам — ни драхмы!», или: «Сталин проснулся. С соседнего лежака на него мутными от пьянства глазами смотрит Троцкий. СТАЛИН: Ты, куда вчера Надька Вовку уволокла? ТРОЦКИЙ (хрипло): А тебе — чего? Партийная-то касса (хлопает себя по карману) — вот она!», или, внося элемент пикантности: «ШОПЕН (бьет Жорж Санд по рылу, затем кричит де Мюссе в соседнюю комнату): Ты, я этюд сочинил!»
ЗВЕРЕВ (хрипло): Ты, деньги есть?
ХОЗЯИН: Вчера Сашок подъехать обещал.
Входит Сашок. Он небольшого роста, крепкого сложения и несокрушимого здоровья, которое не может подточить даже начатый с третьего класса запой. В отличие от Хозяина и Зверева, людей с непонятно каким расписанием рабочих дел, Сашок должен ходить на службу каждый день, и поэтому его всегда можно заполучить оттуда в гости с самого утра. Как там это устраивается на службе, дело темное. А вообще все присутствующие и имеющие появиться не слишком отягчают себя бизнесом и мастерски владеют всем комплексом средств, позволяющих, в условиях развитого социализма, на день-другой убегать из присутствия, не теряя в зарплате. Но более всего Сашок известен как творец и адепт системы грамм-градус-копейка. Во многих, хотя и не во всех, своих приложениях система ГГК равносильна утверждению, что усилия любого здравомыслящего человека должны быть направлены либо на то, чтобы как можно скорее закупить и выпить как можно большее количество спиртного по как можно менее высокой цене, либо на то, как выпутаться из последствий предпринятых усилий и сохранить при этом идейную верность системе. Строжайшее запрещение покупать закуску следует из общих положений системы непосредственно. В разного рода сингулярных ситуациях разрешается приобретать пиво. Операцию умножения розничных цен на число бутылок Сашок производит со скоростью компьютера, а в способности разрабатывать оптимальные планы значительно превосходит Госплан СССР, сотрудником коего он является. Еще не было случая, чтобы величина затрат по этим планам была меньше всей наличности на более чем 10 копеек. Но, подобно национал-социализму, или военному коммунизму, или любой другой стройной идеалистической системе, систему ГГК постоянно предают предатели, люди, желающие жрать и за это готовые отречься от любой заповеди. В этих случаях иногда Сашку приходится сдаваться.
САШОК (в руках у него бутылка портвейна за 1 р. 37 коп.): Сейчас это выпьем и надо бежать в магазин...
Говоря, он наливает портвейн в три немытые стакана, стоящие на столе, с поразительной точностью дозировки и так называемым «небрежным изяществом движений». Все выпивают, и при этом Зверев и Хозяин оказываются уже на ногах, разумеется, одетые, как и спали. Это происходит, как в ирландской саге, где герою, после того, как он справился с двумя мелкими поручениями — кого-то зарубить и кого-то рассечь, что для него пара пустяков, — выписывается спецнаряд: «напасть на тех, кто у сокровищ дракона, и пронзить тех, кто у сокровищ, но так, чтобы те, кто с теми, кто у сокровищ, не пострадали». Пока читатель пытается понять, какова может быть технология процесса, следует описание: «и он напал на тех, кто был у сокровищ; и трупы их усеяли землю; но никто из тех, кто был с теми, кто был у сокровищ, не пострадал», так что все произошло с легкостью выполнения социалистического обяза-тельства. Раздается телефонный звонок.
ХОЗЯИН (в трубку): Ага! (Слушает). Приезжай! (Кладет трубку). Это Вадим Никандрыч. Сейчас приедет. Говорит, голова болит, надо поправиться. И у меня болит. Голова болит у всех, кроме Сашка, у которого она не болит никогда. На этом основании ожидаемый в гости Вадим Никандрыч утверждает, что Сашок марсианский агент.
ЗВЕРЕВ: А вчера потому что с вермутом мешали. Вот если пить Розовое Южное Сладкое... (все вздыхают; всем хорошо известен причудливый количественный закон: степень ужасности утреннего пробуждения прямо пропорциональна степени сусальности торгового названия распивавшегося накануне яда)... Утренняя Роса за 1 р. 57 коп... (Звонит телефон).
ХОЗЯИН (в трубку): Ага! (Закрывая трубку, говорит свистящим топотом Звереву): Ульяна! (Слушает, в то время как Зверев, не желающий объясняться с женой по поводу непоявления домой минувшей ночью, делает жест неприятия чего бы то ни было). Нету его! (Слушает; лицо его вытягивается). Ты, ты, погоди, он вчера звонил и сказал, что позвонит... Ага, скажу. (Кладет трубку). Ты, тебе на работе 50 рублей премии выписали!!
Наступает тишина. Осознание ситуации, т. е. того, что Зверев не ночевал дома и что его супруга, работающая там же, где и он, позвонила отнюдь не с целью потребовать его для расправы, а для того, чтобы сообщить, что ему, появляющемуся на работе раз в неделю и каждым появлением разваливающим работу всего отдела, выписана премия в 50 рублей, происходит мгновенно, и не это поражает этих закаленных людей — то ли бывает в стране победившего социализма. Поражает грандиозность суммы и спешность, с какой нужно сообразить, как вести себя с наибольшей личной выгодой в сложившихся обстоятельствах. Первым реагирует сам Зверев.
ЗВЕРЕВ (запинаясь): Ты, я ей сейчас позвоню и скажу, что сейчас буду... ну, расписаться в ведомости... а уж вы тут придумаете... как, чтобы мы сразу с деньгами сюда... (Звонит телефон).
ХОЗЯИН (в трубку): Ага! (Слушает). Валяй! (Кладет трубку). Это Коля. Сейчас приедет.
САШОК (глянув в окно): А вот мы сейчас специалиста спросим.
За окном слышен веселый возглас «Феликс Эдмундович, заходи, они все здесь!», и вслед за этим Вадим Никандрович появляется в комнате. Он маленького роста, щегольски, насколько это позволяет мода, летняя погода и политическое устройство в СССР, одетый, с громадным портфелем, откуда он широким жестом достает и ставит на стол бутылку водки.
В.Н. (под гул приветствий): Господа, добрый день. Я рад, что мне удалось сегодня избежать повседневной скуки и рутины, сославшись на необходимость провести консультацию с теоретиком... кстати, а где же он?
ХОЗЯИН: А куда ему деться? Сейчас будет... Сашок, наливай. Вадим Никандрыч, тут вот такое дело: звонила Ульяна, Звереву надо ехать и расписаться за 50 рублей...
В.Н.: Какие такие 50 рублей?
ЗВЕРЕВ (надменно): Мне на работе 50 рублей премии выписали.
В.Н.: Ну, Зверев! Ты не так глуп, как кажешься... Ну и что? ХОЗЯИН: Ну, вот как так сделать, чтобы они в хозяйстве не пропали?
САШОК: Господа, давайте выпьем... (Все выпивают; В.Н., польщенный доверием коллектива, выпивает с неким кряканьем, затем, закусывая чем-то со стола, тычет пальцем в Зверева).
В.Н. (Звереву): Звони.
Зверев набирает номер, полностью доверяя гению В.Н., знающему в совершенстве и особенности зверевского трудоустройства, и сложности его семейной жизни. Данные на этот предмет следующие: жена Зверева, сама отменная скандалистка и пьяница, работает в качестве неведомо кого в том же учреждении, что и он сам; далее, в том же учреждении и в том же качестве трудится ее закадычная подруга Наталья; кроме того, есть слух, что Зверев как бы легально, то есть с ведома жены, сожительствует с Натальей; наконец, почти заведомо точно известно, что с Натальей же иногда разделяет ложе лесбиянка Ульяна. Доказательствами перечисленного присутствующие не располагают, но отказаться от удовольствия поверить в такое безобразие выше сил человеческих. А учреждение, номер которого набирает сейчас Зверев, тоже более чем примечательно, и у нас еще будет случай о нем поговорить.
ЗВЕРЕВ (в трубку): Ээ... это... позовите, пожалуйста, Улю... (Некоторое время дышит в трубку, затем визгливо орет): Да на фиг мне твои 2 рубля 7 копеек!!! (Смотрит на В.Н., тот делает утвердительный жест ладонью). Сейчас приеду! (Бросает трубку, говорит с негодованием). Сама наверно сунула куда... (медленнее и успокаиваясь) мм... да... а может, это те, что мы с Рюриком на той неделе...
В.Н.: Давай езжай туда, скажи Говиану про модель, что на той неделе кончаем, а Ульяне скажи, что вчера Хозяин защитил диссертацию. Вчера вы гуляли у него с его сослуживцами, а сегодня собираются старые друзья. Зови ее, зови Наталью, зови Ленку! По дороге сюда вы чего-нибудь такого купите, а там я у вас рублей 20 одолжу. Мне она не откажет. Ну, а потом, сам понимаешь...
План, утвержденный В.Н., вообще-то говоря, самый естественный. Надо было только, чтобы кто-то принял на себя ответственность за формулировку в явном виде того, что как бы пред-вечно было запечатлено в голове у любого из присутствующих. Чтобы можно было понять, что происходит, надо знать, во-первых, что Зверев является младшим без степени научным сотрудником НИИХУ, то есть научно-исследовательского института художественности в управлении, хотя по образованию он историк с уклоном в историю Византии; во-вторых, что даже по московским масштабам НИИХУ есть нечто из ряда вон выходящее по дикости, несообразности и уровню претензий: там якобы пытаются разработать подходы к разработке систем управления производством, используя методы создания художественных произведений; в-третьих, что В.Н. сразу после зачисления Зверева в штат НИИХУ учуял, где пахнет жареным, и заключил с соответствующим отделом договор на сумму 350 рублей на предмет создания общей модели художественного творчества с приложением комплекта стандартных программ на языке ФОРТРАН, привлекши к этому Зверева и имеющего прибыть Колю, так что все трое пока беспечно резвятся, нимало не смущаясь приближением ужасного часа, когда придется узнавать, что такое ФОРТРАН, и уповая то ли на неизбежность предопределенной человеку судьбы, то ли на свержение советской власти, когда всем будет не до них, то ли — и скорее всего — на то, что начальство, также не желая отвечать перед своим начальством, и тоже худо-плохо погревшее руки на договоре, согласится считать программой сотворения Моны Лизы или Героической симфонии любой бред, лишь бы он был написан на языке ФОРТРАН; в-четвертых, что имя зверевского начальника Говиан есть аббревиатура от «Гений Октября ведет и агитирует народы»; и в-пятых, что Говиан Сергеевич человек достойный, но мягкий, увлекающийся, с большими закидонами по поводу преобразующей роли передовой науки, так что опытному хищнику В.Н., имеющему докторскую степень, ничего не стоило вонзить в него свои когти. Ленка же — это тоже младший научный сотрудник НИИХУ, относительно которой у В.Н. имеются некоторые идеи.
ЗВЕРЕВ (шарит по карманам): Ты, погоди, у меня же должны быть 5 копеек. Еще с позавчера, когда меня в метро не пустили... вот они! Ну, давайте!
К этому моменту снова, как принято говорить, «уже нолито». Все выпивают. Зверев выходит, и с улицы доносится его и чей-то ответный приветственные возгласы. В комнате появляется Коля — длинный, худой, с портфелем чуть меньших размеров, чем у В.Н.
КОЛЯ: Привет изменникам родины! (Вынимает из портфеля бутылку и чекушку водки и ставит их на стол). А куда это Зверев побежал, в магазин?
САШОК: А ему, понимаешь, выписали...
КОЛЯ (перебивая, полувопросительно, полуутвердительно): 15 суток? А тогда как же он...
САШОК: Да нет. Ему на работе выписали премию 50 рублей, и он поехал...
КОЛЯ (делая большие глаза; делает он так потому, что сюрреалистичность сообщения вступает в противоречие с основами его мировосприятия): Ну, господа, знаете ли! Чувствую я, доживем мы-таки до Книны...
Все понимают, что он хочет сказать, так как все знают, что был у Коли знакомый психиатр, а у психиатра был клиент, спятивший с ума на разработке регулярного способа, как выкладывать из спичек имена таких политических деятелей, как Ленин, Гитлер и Сталин. Открыв способ, он не угомонился, а продолжал свои изыскания и вскоре выложил по этому способу следующее в ряду имя: Книна. «Так что, Колян, — говорил психиатр, — как прочитаешь, что первым секретарем Белгородского обкома единодушно избран тов. Книна Е.Р. — лучше иди и вешайся сразу».
ХОЗЯИН: Так. Сейчас у нас 11.27. Дотуда ему ехать полчаса. (Звонит телефон, Хозяин снимает трубку). Ага! (Слушает). А его на забой списали (слушает). Куда? А на 9-й мясокомбинат (бросает трубку). Аркадия Иваныча ему, видите ли. Господа, а не выпить ли... (звонит телефон). Ага! Ты чего застрял? Да все уже тут. Приезжай! (Кладет трубку). Это Лаврентий Палыч. Сейчас приедет.
Все выпивают уже распределенный Сашком по стаканам напиток, но как только затем все вместе и каждый по отдельности хотят произнести первую фразу, как звонит телефон.
ХОЗЯИН (в трубку): Ага! (Слушает). Ну а где ему быть? Тут, конечно. Да зачем он тебе? Приезжай, поговоришь и по делу (кладет трубку). Это Валера. Сейчас приедет. Господа, а не...
Внезапно замолкает в удивлении, так как в комнате появляется совсем молодой взъерошенный парнишка. Он невероятно, ужасающе пьян и в этот момент помнит только о некоем своем высшем пред-назначении. Это несомненно типическое существо этого мира, однако оно находится на таких высотах нетрезвости, что как-то сочетает реальность и потустороннесть, чем напоминает советскую власть.
ПАРНИШКА (детским голоском): Ты, где тут у вас магазин?
ХОЗЯИН: Там (показывает рукой в пространство, в полной уверенности, что его понимают надлежащим образом, то есть что «там» находится всему миру известный магазин, а нигде ближе ничего спиртного купить нельзя). Иди выпей. Где это ты так набрался?
ПАРНИШКА (подходит к столу): А тормозуха со вчера осталась. Еще до драки. (Выпивает поднесенный Сашком стакан и продолжает обиженным тоном). Мы когда работали, у нас везде магазин рядом был... А тут у вас...
САШОК: Это кто мы?
ПАРНИШКА: А дядь-Миши Кошкина комсомольская бригада. У нас везде магазин рядом. И у дядь-Сережи Глотова я когда работал, тоже везде магазин рядом... (с улицы доносится сиплый равномерный рев длительностью 10 секунд). Щас!! (Выбегает. Звонит телефон).
ХОЗЯИН (снимает трубку): Ага! (Слушает, затем говорит с лютой злобой в голосе). Аркадий Иваныч продан в рабство (слушает). К испанским пиратам!! (Бросает трубку). Господа, я считаю, что настал момент... (звонит телефон. Хозяин берет трубку и слушает). Принесен в жертву богине солнца! (Слушает, брезгливо улыбается, кладет трубку). Они там говорят — ребята, когда это вы успели? Ну, да-вайте.
Все выпивают, и в момент, когда все головы запрокинуты кверху, в комнату, осклабясь, входит низкий, черный и очень широкоплечий человек, похожий на Вия. Из штанов новоприбывший, которого зовут Лаврентий Палыч, достает две бутылки водки и полкило колбасы. При виде колбасы Сашок тяжело вздыхает.
Л.П. (окидывая комнату орлиным взором и сразу замечая непонятные отсутствия): Здорово, предатели! А где все? Где Зверев? Где Рюрик? Где Валера?
САШОК: Валера сейчас будет. А Зверев...
ХОЗЯИН (перебивая): Рюрик там (указывает на дверь в соседнюю комнату). Пускай спит. А Зверев...
КОЛЯ (перебивая): Зверев поехал к себе на работу (спеша рассеять недоумение на лице Л.П.). Ему там выписали 50 рублей.
Л.П.: Ах, вот что! (Медленно и раздельно). Господа, Ульяну надо убить. САШОК: Чего так? Зачем ее убивать?
Л.П. (медленно и раздельно, голосом профессора, осаживающего чересчур восторженного студента): Чтобы она умерла. Господа! А какие меры приняты для борьбы с коварным и наглым врагом? В.Н.: Лаврентий Палыч! Разреши мне рапорто-вать тебе, ближайшему сообщнику... (поправляется) соратнику великого Сталина, что ни один изверг не уйдет от карающей руки наших славных органов! (Продолжает, нимало не заботясь о разделении суровой правды и волшебного вымысла). Вчера наш дорогой Хозяин с блеском защитил диссертацию. Вчера же по этому поводу состоялся банкет в ресторане «Савой», куда случайно зашел перекусить Зверев (сдержанное хихиканье всех собравшихся. Представить себе перекусывающего в «Савое» Зверева труднее, чем недорасстрелянного делегата 17-го съезда ВКП(б)). Ночь друзья провели в объятиях падших, но прелестных созданий, то есть один у другого и взаимно. Сегодня торжества будут продолжены в узком кругу особо отличившихся борцов за народное счастье прямо здесь, куда вот-вот должен прибыть Зверев с супругой в сопровождении еще двух блядищ... (слова «бля-дищи» и «красотки» в лексиконе В.Н. взаимозаменяемы и не имеют никакого отношения ни к уровню половой распущенности, ни к степени внешней при-влекательности дам, этими словами обозначаемых. Произнося свой термин, В.Н. замолкает так как в комнате появляется матерый человечище, глыба в очках. Это Валера. Из кармана он вынимает бутылку водки, ставит ее на стол и сам усаживается на стул).
ВАЛЕРА: Угу.
Все выпивают, на этот раз сами заботясь о наполнении стаканов.
ВАЛЕРА: Ты, а где Зверев? Где Рюрик?
ХОЗЯИН: Зверев сейчас будет. Ему на работе 50 рублей выписали. А Рюрик там (показывает на соседнюю дверь). Он, в общем-то, теперь пить не может. Еще когда на них со Зверевым всесоюзный розыск объявили, он мог (всесоюзный розыск на Зверева с Рюриком был объявлен не потому, что они совершили тяжкое уголовное преступление, а потому, что оба исчезли на 22 дня, беспрерывно пьянствуя в ка-ком-то таинственном месте, которое ни тот, ни другой не смогли вспомнить). А сейчас...
ВАЛЕРА: Не скажи. Он может. Мы когда были в бане...
В.Н.: Кстати, Валерий Аполлинарьевич, расскажи, пожалуйста, без формалистических выкрутас, как оно там все у вас было в бане? Мои подчиненные лаборантки требуют у меня продолжения этой легенды-были. А все об этом подвиге настолько живописно преломилось в народной молве...
ВАЛЕРА: Было так. Пришли мы в баню. Там один хмырь, старый, весь в мыле, сидит на двух шайках. Я ему говорю — дай мне шайку. А он на меня смотрит и говорит: я Ленина, как тебя, видал! Ну, в смысле молод ты еще шайки брать. А я говорю: какого Ленина? И беру одну шайку. А он говорит — да Ленина, Владимира Ильича! Ну, не в бане голого, а вот так рядом. А я говорю — не знаю я никакого Ле-нина, и Рюрика спрашиваю: ты Ленина знаешь? А он говорит — знаю. Витьку Ленина, с улицы Огарева. Он сейчас сидит, ему за хулиганство 5 лет дали. Правильно сделали. Этот хмырь от нас отсел. А потом я его под душем увидел и говорю: я, говорю, батя, теперь понял, про кого ты говорил. Только ты фамилию неверно назвал. Это же наш управдом. Только он не Ленин, а Левин. Владимир Ильич Левин... А потом, когда в буфете пиво пили...
Слово «пиво» прекращает рассказ о подлинной фамилии Владимира Ильича. Все глядят на всех.
КОЛЯ: А где пива сейчас достать?
ХОЗЯИН: В сером может быть. В красном уже полгода не было. А в колхозном вчера точно было, только я один не пойду.
САШОК: В сером нет. Я смотрел. Я могу пойти с тобою в колхозный. У меня есть 83 копейки.
ХОЗЯИН: У меня рубль и шесть больших бутылок, а у него (открывает валяющийся на полу зверев-ский портфель) две, ноль семьдесят пять и поллитра.
КОЛЯ: Полтора рубля.
В.Н.: Полтора рубля.
Л.П.: Три рубля!!
Секунда оцепенения. Все даже позабыли о зверевской премии, а может, не слишком на нее надеются.
САШОК (глядя на стол): И тут, если всё дораз-лить, еще девять бутылок и чекушка... (внутри Сашка слышен щелчок и легкое жужжание). Это получается 10.22, значит 27 бутылок пива, и останется 23 копейки, а лучше по 3 пива на рыло, а одну на Рюрика, когда проспится, и еще 2 фауст-патрона за рупь пятьдесят семь, останется 5 копеек, а еще лучше так: по 2 пива, и на Зверева, и на Рюрика, и на дам по одной, потом одну большую и одну поллитра сдать и взять три вермута по рупь сорок семь, а потом сдать еще большую и пять поллитров, и на них...
Расчетной вакханалии не видно конца: в мозгу Сашка начинают покупаться и сдаваться воображаемые бутылки, приниматься во внимание какие-то сложные варианты скидывания с алкашами у магазина, учитываться возможные варианты поведения конкретных и усредненных пьяниц, и так далее. Молва приписывает Сашку такое основополагающее открытие, как стоимость 271 поллитры по два восемьдесят семь, что составляет 777 р. 77 коп. Но тут дверь открывается и в комнату вваливается фигура — нечто мрачное, гигантское и еще более давешнего парнишка похожее на гибрид созданий того и этого миров; может быть, это даже сам дядь-Се-режа Глотов. Фигура молча подходит к столу, забирает один из пустых стаканов и выходит шагами командора. Полминуты все ошеломленно молчат.
Л.П.: Да, господа. Призрак бродит по Среднерусской возвышенности. Я думаю, что нам не мешало бы...
Совет-намек принимается безоговорочно. По окончании процесса распивания Сашок и Хозяин решительно поднимаются на ноги.
САШОК: Пошли!
Звонит телефон.
ХОЗЯИН (в трубку): Ага! (Слушает). Да он сам позвонит, как только его кончат кастрировать (бросает трубку). Проверяют... Пошли!
Сашок и Хозяин уходят. Оставшиеся сидят и какое-то время смотрят друг на друга. В тишине слышен голос с улицы, произносящий слова, как ворочающий камни: «мы... вчера... идем. У меня — бутылка. У Генки — бутылка. А навстречу — батя... пьяный...»
В.Н. (благодушествуя): Да, господа! Я могу принять точку зрения древнегреческого софиста Гиппия, изложенную Платоном в диалоге «Гиппий Больший» (последующее изложение диалога «Гиппий Больший», возможно, не совсем адекватно передает его содержание). Учитель Платона Сократ в этом диалоге спрашивает заезжего софиста Гиппия, что он называет прекрасным, на что Гиппий отвечает: вопрос твой, о Сократ, прост и для дитяти. Прекрасным я называю выпить, закусить, после чего обладать прекрасной рабыней. Сократ, как обычно говорящий то, что считает верным сам Платон, а Платон, господа, — махровый идеалист, начинает задавать провокационные вопросы и спрашивает: а считаешь ли ты, о Гиппий, прекрасным драгоценный камень топаз? Ну, ясное дело, говорит Гиппий: ведь драгоценный камень топаз можно выгодно продать финикийским купцам, а на полученные деньги выпить, закусить, а потом обладать прекрасной здоровенной рабыней. Да, говорит Сократ, недаром, о Гиппий, слава о тебе идет по всей Элладе! — но скажи, будь добр, а считаешь ли ты прекрасным закат дневного светила? Конечно, отвечает Гиппий, ведь это лучшее время для пира друзей в честь Диониса и Афродиты, а это значит — выпить, закусить, после чего (потирает руки)... значит это дело. И тогда Сократ сдуру говорит — а считаешь ли прекрасным, о Гиппий, рев разъяренного океана? — и наступает час торжества материалистических учений: нет, говорит Гиппий, не считаю! Что прекрасного в реве разъяренного океана? Ни тебе выпить, ни закусить, ни, тем более...
Л.П.: Я, о Вадим Никандрович, многократно излагал эту историю своим коллегам и однажды — студентам с кафедры, и почти всегда имел успех. Но однажды выискался талмудист и начетчик, начавший бубнить чего-то про исторического Платона, для кого, дескать, естественнее было бы в своих потаенных мечтах о прекрасном грезить об обладании невольником мужского пола. Однако на него указали пальцем и сказали: да ты и сам, небось, считаешь прекрасным мужеложество! А уж не считаешь ли ты прекрасным вообще нарушать советские законы, и...
КОЛЯ (вдруг, вскакивая, кричит как ужаленный кому-то в окно): Максим Федорович!! (Выбегает).
ВАЛЕРА (ход его мысли иногда трудно проследить): А у нас одного из аспирантуры выгнали. Он свою диссертацию по формальным методам прогноза рынка в ресторане за 30 рублей продал и пропил.
Л.П.: Я, господа, не специалист по формальным методам. Не могу я также похвастать числом пропитых мною диссертаций. Подследственный требует к себе диалектического подхода — так учил нас Вышинский. Но что касается искусства прогноза, то я беру на себя смелость утверждать, что в нем нету равных нашему другу и собутыльнику Сашку. Вот захожу я к нему в понедельник вечером с бутылкой и начинаю свой рассказ: вчера, говорю, встретил я Вадика в 12 часов около Большого театра. А он говорит — погоди. Дальше я тебе все расскажу сам. В 12, в воскресенье, у Большого — так: значит, пошли вы в Столешников, в магазин. С Вадиком — так: значит, взяли вы поллитра и пошли в пивной бар. Надо было брать две, все равно придется бежать. Ну, значит, там очередь, то, сё — в полтретьего вы побежали за второй в магазин на Пушкинской, оттуда в кафе-столовую №23, распили там этот уже портвейн, и он тебе говорит, что надо домой. И он поехал домой, а ты пошел ко мне, а меня не было дома, и ты пошел к этому журналисту, и вы напились как свиньи...
КОЛЯ (входит, тяжело дыша): Надо, надо выпить. Я тут в окно одного доцента увидел, то есть не из нашего, а откуда меня выгнали. Хороший человек, его все боялись. У нас был один студент, он кончил 8 первых курсов в разных институтах, а потом его вышибали. Однажды во время ответа этого студента скончался профессор. Он говорил — я ему все блестяще ответил, он уже взял ручку ставить мне «три», но тут помер. И он с той поры вовсю пользовался своим реноме убийцы, и пошел отвечать Максиму Федоровичу пьяный. А тот вообще на работу трезвый не ходил. Я, говорит, на паровозе работал. Пить, говорит, можно, только в меру. Посинел, говорит, и хватит. Ну, этот заходит, а он ему говорит: возьми мне, говорит, интеграл Е-икс-дэ-икс, а этот...
Входят Хозяин и Сашок, оба веселые и оживленные, несущие два безобразно раздутые, как беременные собаки, портфеля. Оба начинают выгружать на стол содержимое: 10 бутылок с пивом, 4 фа-уст-патрона и полсырка за 7 копеек, и рассказывают, перебивая друг друга:
САШОК: Прямо за нами через два человека кончилось! Они...
ХОЗЯИН: Хорошо, меня Райка, продавщица, знает! А то сзади уже шипеть начали — в одни руки не больше двух бутылок, все такое! Они...
САШОК: Ну, у них сегодня не вышло...
ХОЗЯИН: Они хотели... они, собаки, думали...
В данном контексте и дальше словом «они» обозначается некая злая сила, постоянно и преднамеренно вмешивающаяся в жизнь хорошего человека с целью ему нагадить. При развернутых экспликациях в том же смысле используется слово «большевики». Их репертуар включает порою крайне изысканные номера: подсунуть под ногу в сандалете железный крюк, неизвестно зачем намертво вбитый посреди тротуара; птицей взмыть в небо и оттуда проделать известный, простой, но всегда впечатляющий трюк; но более всего они любят воспользоваться потерей бдительности в болтающей компании и незаметно выпить всю водку. Только что ее было полно, а потом — раз, и нету. Но собравшиеся в этой комнате настороже. Все выпивают, запивают, а некоторые и закусывают.
Л.П.: Сашок! Так где же Зверев?
САШОК: Разве я сторож Звереву? (Пошевелив губами). Будет через 15 минут. Раз до сих пор нет, значит, в магазине стоят.
В.Н. (внезапно встает, улыбаясь странной улыбкой): Если я делаю что-нибудь не так, пусть партийные товарищи поправят меня... подлых изменников расстрелять, как бешеную собаку (падает, сохраняя прямизну тела, но овладевает собой и поднимается). Колян! Клянись партийной клятвой...
САШОК (перебивая): Господа! У кого какие планы на лето? Быть может, мы сумеем наконец совершить коллективную вылазку на Север?
КОЛЯ: Да зачем? Они сами отвезут...
ВАЛЕРА: Нет, господа, с тех пор как Зверев женился, летние планы дальних странствий стали нереальны. Я теперь думаю летом жить, как наш сосед дядя Лёша, то есть уйти в бурьян. У нас перед новыми домами пустырь, весь зарос бурьяном — пройти нельзя. И там летом живут алкаши. Выходят только в магазин или у кого деньги отнять. Через пустырь дорожка вьется через бурьян, ты идешь, а они, как гадюки, там шуршат. Но своих не трогают, а если с дядей Лёшей знаком, то тем более. И он туда на лето уходит жить...
САШОК: Да знаю я его... Я к тебе раз шел, а они внизу в трубе большой сидели, через которую эта дорожка. Туда шел — они только начали распивать, а назад — уже дрались, а один с ножом вылез и спрашивает — ты кто, Торпедо или Динамо?., (осекается, так как дверь соседней комнаты раскрывается и оттуда появляется Рюрик — красивый, черноволосый и в одетых наизнанку штанах.
РЮРИК (жалобным слабым голосом): Воды!., выпить!!
ХОЗЯИН (наливая ему воды из-под крана): На тебе воды и пошел спать. А выпить потом (у Хозяина гстъ абсолютно точное чутье на то, когда и чего можно давать Рюрику без риска непредсказуемых последствий вроде вызова милиции соседями).
РЮРИК (пьет и говорит еле-еле): О, ты верный друг! (Чуть тверже) А обижать-то зачем? (Еще тверже) Потом? что значит потом?!
ХОЗЯИН (встает): Еще я тебе объяснять стану! Пошел спать, кому сказано?
РЮРИК (с железом в голосе): Это ты мне говоришь?
ХОЗЯИН (с издевкой): Да уж не братьям в Конго! Спать, говорю!
РЮРИК (шумно, как лошадь, вдыхая и выдыхая воздух): Ну, гадина! Тварь... сука... мусор... милиционер... долго же я ждал! Пришла, наконец, пора рассчитаться за всё!!! (Бросается на Хозяина, но его хватает Валера и швыряет на диван. Рюрик засыпает, еще летя в воздухе. Его поднимают и заточают вновь туда, откуда он вырвался).
Л.П.: Нет, господа, повсюду вокруг себя вижу язвы вырождения. Даже и футбольные рассказы стали не те. Вот в мои молодые годы у нас во дворе всякий знал, как когда-то команда молодой республики рабочих и крестьян играла в Турции с турками. У турок в воротах стояла обезьяна. Она брала любые. И уверенные в обороне турки стали нас одолевать, и уже вели 2:0. Ну, а за нас играл Бутусов. У него был смертельный удар. Он мячом в тебя попадет, и все, ты готов. Ну, ему запретили бить правой ногой, а левой Разрешили бить только в полсилы. У него на ноге силомер стоял, и после каждого удара мерили, в полсилы он бил или нет. Ну, наш тренер в перерыве шлет телеграмму товарищу Сталину: как быть? Товарищ Сталин дает ответ: разрешаю бить правой ногой. Вот после перерыва он выходит на поле и бьет правой ногой. Обезьяна берет, так как она берет любые, и с концами, так как удар смертельный. И наши выиграли 3:2.
КОЛЯ: Точно. Все 3 гола забил Вася Павлов... А ночью турки в гостинице подкрались к Бутусову и стали ему пилить правую ногу. А он проснулся, их раз, раз смертельным ударом... Давайте выпьем.
Все следуют совету, и после этого Коля пытается куда-то выйти, но идет совсем не туда, а прямо на стену. В.Н., в течение последних минут сидевший молча и читавший газету, подходит к нему и забирает к окну.
В.Н. (делая рукой жест, как статуя В. И. Ленина работы Н. Н. Андреева): Смотри, Колян (в окно видно проходную будку в какое-то учреждение, автомат для продажи газированной воды, часть улицы, двор с кучей бесхозных досок и на этих досках спящего мрачного гиганта, недавно забравшего стакан). Это всё — твое! Народ — полновластный хозяин всех недр, лесов и угодий своей отчизны! Любой советский человек в тысячу раз... (из-за угла доносится взрыв хохота и продолжение рассказа: «а вчера папанька помирал — смеху было! Мать, железная баба, и та загрохотала!». Коля вздрагивает и идет на сей раз в нужном направлении.)
В.Н.: Да, Лаврентий Палыч, мельчает эпоха... Где, скажи, сессия ВАСХНИЛ? Где разоблачение лжеученых, якобы генетиков, пытавшихся заморить голодом советский народ и заставить его разводить муху-дрозофилу? (Задумчиво): Да разве можно от мухи-дрозофилы получить много мяса? или надоить молока? (Уверенно): И засуху победим! (Печально): Где пограничник Карацупа и его собака Ингус, за один только 1935 год задержавшие на одном только участке границы около Н-ской заставы более 455 нарушителей и диверсантов? Где изверги в белых халатах? Где навало-отбойщик товарищ Зверев, один за смену...
КОЛЯ (входя): Вот и я никак не мог понять, чего там было с Карацупой. Если он один со своим кобелем наловил больше диверсантов, чем любой из его товарищей по ремеслу, то получается одно из двух: либо на других участках границы враг точил на нас зубы не так активно, чего допустить невозможно, либо на этих участках в результате прямого пособничества и разгильдяйства он все-таки пролез на нашу священную территорию, о чем и подумать-то страшно... И еще непонятно, в какую сторону все эти нарушители перлись, к нам или вовсе наоборот...
САШОК: Господа, вы правы, но лишь отчасти. Многое верно. Где, например, русский с китайцем братья навек? Но вот недавно мое дитя десяти лет и пяти пудов весом со своим приятелем-отличником меня спросили: а сколько на свете китайцев, а то в школе на этот вопрос учителя только пристально на них смотрели. Я говорю: ну, их миллионов восемьсот, и приятель-отличник моему говорит — вот видишь! Я говорил, что если даже по миллиону в день расстреливать, и то больше двух лет надо! Где же вы тут видите вырождение? Но мы уклонились от темы. Давайте выпьем (все наливают) и вернемся к вопросу об отпусках (все выпивают).
Л.П.: Ты, Сашок, оптимист. Вот тебя запихать в лагерь на 25 лет, а ты все будешь орать, что Ленин это Сталин вчера. Ты все веришь в возможность доехать наземным транспортом до намеченного заранее места. А я вот помню, как пять лет тому назад один мой приятель приобрел себе автомашину и в компании друзей и блядищ поехал к морю. Ну, в первый же день их забрали во 2-й Брянский вытрезвитель. Уладили они это дело, сели в машину, поехали в другую сторону, на север. Просыпаются, смотрят — а это 2-й Брянский вытрезвитель. И вот, куда бы они ни ехали, везде на их пути вставал окружающий Москву сплошным кольцом Брянский вытрезвитель. Чего тебе, в Москве вытрезвителей не хватает?
САШОК (набирает воздуха, чтобы ответить, но что-то привлекает его внимание, и он замолкает. На секунду устанавливается тишина, во время кото-рой успевает прорезаться густой бас с улицы: «да что ты мне говоришь! В одной Таганке двадцать семь миллионов сидит!» Затем слышен, если можно так выразиться, девичий баритон: «да не успели они еще все выжрать!», и Зверев, Ульяна, Наталья, Ленка и еще две, по меткому выражению В. Н, блядищи появля-ются в комнате).
В.Н. (радостно вскакивая): Рота, стройся! По изменникам родины шквальный огонь!!
ЗВЕРЕВ (в отчаянье, не своим голосом): Я же говорил, они пива сами купят!
ВАЛЕРА (самостоятельно и независимо от предшественников пришедший к некоторым умозаключениям): Ты, Зверев, одолжи 20 рублей!
УЛЬЯНА (кидаясь к Хозяину и повисая у него на шее): Ты, ты сколько теперь будешь получать?
Тем временем остальные разгружают на стол добро из портфелей и хозяйственных сумок. После всякого рода манипуляций под несмолкающий гам, из которого, кроме слова «они», можно разобрать только возглас «люди неандерсталинской эпохи», на столе оказываются следующие продукты: 15 бутылок водки, 4 больших бутылки вермута (одна початая), 20 бутылок пива, полкило отдельной колбасы, принесенной еще Л.П., 10 сырков, 9 банок бычков в томате и 1 буханка черного хлеба. Схема В.Н. сработала даже лучше, чем ожидалось. Общая стоимость новых закупок равна 73 рублям 91 копейки, а из них, с точки зрения экспертов по ГТК, впустую потрачено 13 рублей 13 копеек. Видно, что Сашка мучает вопрос, каким это образом получилось так, что Зверевская премия чуть ли не переросла в Нобелевскую. Но этот вопрос он не может задать, пока Зверев представляет еще не знакомых дам и господ друг другу. Оказывется, что дам зовут Ульяна-моя-жена, Наталья, Ленка, Галка и Танька. Ульяна довольно миловидна, но чувствуется, что она обладает нечеловеческой физической силой. Говоря о Наталье, нельзя избежать оборота «роскошные формы». Сама она говорит, что однажды ей сделали странный комплимент, сказав, что у нее лебединая талия. Ленка — элегантная блондинка, Галка — элегантная брюнетка, Танька похожа на волосатую змею, а в общем, как говорит циник и галантный кавалер В. Н,, килограмм на 300 наберется. Дамы немедленно закуривают. Никого не смущает простота сервировки и ее несоответствие столь торжественному событию, как обмывание диссертации. Это все с лихвой искупается задушевностью и сердечной теплотой встречи.
ЗВЕРЕВ: Итак: это Ленка, начальник отдела космических пришельцев у нас в лаборатории. Ей тоже выписали 50 рублей (Сашок начинает осознавать, что значит морально-политическое единство, рабочая солидарность и верность идеалам движения). Это Танька, замначальника отдела личного бессмертия. Она за-мужем была за замначальника отдела фактора нечистой силы, но он на бюро сказал, что наш институт не должен размениваться на такие мелочи, как личное бессмертие, и она от него ушла (Зверева ничуть не смущает такая откровенная экспликация интимных сторон Танькиной жизни, как, впрочем, и ее саму. А почему в НИИХУ наличествуют столь необычные отделы, все уже отчаялись уразуметь). Ей выпи-сали 30 рублей. Это Галка, начальник сектора унификации вдохновения...
ТАНЬКА (сразу по прибытии успевшая выпить чей-то стакан): Зверев! А ты говорил, тут один законно сечет по-английски (Ленке, дергающей ее за рукав в надежде что-то предупредить). Да отстань!
ЗВЕРЕВ: А вот этот (тычет пальцем на Сашка).
ТАНЬКА (Сашку): Ты, как по-английски будет кривоссачка?
САШОК (неожиданно обнаруживающий владение Учтивой речью): Ээ... видите ли, такого слова, собственно, нет в современном английском... вы можете сказать это так (издает непонятный звук), если речь идет о приборе, продуцирующем несбалансированную струю... или так (издает другой непонятный звук), если речь идет о физиологическом отклонении...
ТАНЬКА (презрительно машет рукой): Эх ты! Такого слова и то не знаешь!
Л.П. (вмешивается в дискуссию): Господа! Предлагаю выпить за успехи нашего дорогого (к Хозяину)... Давай!
Все выпивают и закусывают. Разговор становится всеобщим. Чаще других слышны слова Зверева «а когда я был в женском вытрезвителе», слова Валеры «лучше всего головой об стену» и голос Л.П. «товарищ Берия учит нас». Присутствие постепенно струк-туризируется, и почти все мужчины, со стаканами в руках, оказываются сидящими вокруг начальников отдела космических пришельцев и сектора унификации вдохновения, в то время как Ульяна, Наталья, Танька и Валера разбойничают за столом.
ЗВЕРЕВ: А вот когда я был в женском вытрезвителе. ..
КОЛЯ (перебивая): Галя, Лена, вот вы послушайте: мы тогда взяли еще бутылку...
В.Н. (перебивая): Лена, я им много раз повторял, что алкоголь страшный яд, но тут...
Л.П. (перебивая): Да, Галя, мы взяли ещё бутылку, а Ваблякин Ванька...
ГАЛЯ: Постойте, Лорик! А как же те ваши приятели, которые взяли бутылку в том магазине?
КОЛЯ: Так они тоже взяли еще бутылку и идут, а навстречу им Ваблякин, Ваблякин Ванька с бутылкой...
ХОЗЯИН (перебивая): Ну, ясно, тут они пошли и взяли еще бутылку!..
ЛЕНА: Как интересно! Ой, я начинаю понимать: и те пошли и взяли бутылку...
ЗВЕРЕВ: Я когда был в женском вытрезвителе...
КОЛЯ (перебивая): Ну, да! А дальше они пришли в тот подвал с Ваблякиным Ванькой, и мы идем в тот подвал, тоже с бутылкой, потому что уже все закрыто...
В.Н. (перебивая): Нет, ведь мы тогда этому позвонили, чтобы он в подвал с бутылкой ехал, а уж тогда Ванька... Кстати, господа, чувствую я, накликаем мы сюда Ваньку, хватит уже о нем! (Лене и Гале). Это, знаете, один наш приятель. Его почему-то никто не зовет просто Ваня, а вот только так — Ваблякин Ванька... он сам-то ничего, а вот его кодла — ну, соучастники... (звонит телефон)
ХОЗЯИН (в трубку): Ага!! (Слушает, кричит). Ну, ты даешь! Приезжай! (Бросает трубку). Ваблякин Ванька! Cейчас приедет!
В.Н. (с досадой): Ну, говорил же я... Устроят сейчас тут пьянку...
ГАЛЯ: Вадик, постойте! А как же вы говорили, ну, про этого Платона... прекрасное есть выпить и закусить...
В.Н. (проникновенно): Галя! Платон мне друг, но пить я предпочитаю с Валерой...
ЗВЕРЕВ (ничего не забывший и все-таки прорвавшийся к ключевым позициям): Ты, погоди! Я когда был в женском вытрезвителе, сперва все было хорошо. Они меня голубили, говорили — касатик, молодой какой... А потом одну пихнули, она сразу ко мне, стала руки в боки, и говорит: я тебя знаю. Ты — Эмиль. Ты в том.году у меня пропил шаль. Тут они все поняли, кто я. Еще одна говорит — сука, изменщик, все через тебя наперекосяк пошло, всех вас, жидов, надо убивать. И они на меня пошли, а тут входит сержант, такой симпатичный большевик, и как на них заорет: Цыц, паскуды! Всем амнистия, вытрезвитель освобождаем под евреев, приезжает Никсон! А ты — это мне иди сюда! А там Рюрик... (речь Зверева вдруг замедляется) ...мы идем, говорим — нам на осмотр велели... ушли по тихой... давайте... выпьем...
Голова Зверева падает на грудь. Какое-то время он силится что-то выговорить, но разобрать можно только что-то похожее на «бшевики».
САШОК (Звереву): Ты чего?
ЗВЕРЕВ (шепотом, так как не в силах говорить громко): Этих... шевиков... кьени... матери... длой... ветск... ласть...
Изложив основные тезисы так называемого «великого и всепобеждающего учения Зверева», автор засыпает. Но все знают, что его способность возрождаться граничит со сверхъестественной и что через пять минут он будет оживлять пир наравне с другими. Праздник жизни продолжается.
ЛЕНА: Вадик, а этот ваш приятель Гиппий — он тоже приедет?
В.Н.: Я не вполне уверен... Он иногда появляется... ну, после трех бутылок...
Л.П.: Галя, идемте выпьем... чего это со Зверевым?
ЗВЕРЕВ (дергается во сне): Вся власть помещикам... да здравствует 12-часовой рабочий день...
ГАЛЯ: Может, его надо уложить? (Опасливо глядит на Ульяну, ликующую в своей компании за столом).
КОЛЯ: Да что вы, чего с ним будет! Вот вы лучше послушайте: производная пьянка — это такая пьянка, которая на деньги от бутылок за первую пьянку, а существенная пьянка — это такая пьянка, у которой вторая производная не ноль..
САШОК (с гримасой превосходства практика над восторженным романтиком): Колян, да это же не так! На не ноль тебе никто ни в одном магазине ничего не даст, а надо, чтобы было больше чем на бутылку чего в магазине есть...
Прерывает комментарий, так как Зверев пришел в себя и озирается вокруг себя. Все приветствуют его радостным криком, что привлекает внимание Таньки, отрывающейся от стола и, пристально глядя на Зверева, подходящей к беседующим.
ТАНЬКА (уже прилично надрызгавшись, Звереву): Я тебя знаю. Ты — Эмиль. Ты в том году... (Хочет вцепиться Звереву в рожу, но падает на диван, сбитая могучим ударом подошедшей Ульяны). Женился, да? А ребенка... (Засыпает).
В.Н.: Дамы и господа, прошу всех к столу! (Все, кроме Таньки и тех, кто уже за столом, но включая тех, кто был около тех, кто был за столом, усаживаются за стол). Итак, здоровье (путается в словах) наших жен и их очаровательных подруг! (Выпивает, и все следуют его примеру).
ВАЛЕРА (мертвой хваткой обнявший сразу роскошную Наталью и могучую Ульяну): И тут я сходу бью ему в рыло! (Девушки, упоенно слушающие, плотоядно хэкают синхронно с Валерой), и он с копыт! — тут я ему по кишкам, а Рюрик хрясь сапогом по черепу! И он тогда, гад, начал делать так — знаете, когда блюешь — гргы... гргы...
УЛЬЯНА и НАТАЛЬЯ (с надеждой): И с концами?
ВАЛЕРА: В натуре, с концами! Ну, мы пошли, выпили...
УЛЬЯНА: Ну ж я бы их, псов, всех поудавила...
НАТАЛЬЯ (гладит Балерину руку, толщиной с обыкновенную ногу): Валера, а не больно было? Ведь по голове же бьешь! Может, лучше кастетом?
ВАЛЕРА (снисходительно и нежно): Дурочка, за кастет тебе хранение оружия пришьют... Может, выпьем?
Наталья, Ульяна и Валера выпивают.
ГАЛЯ (Сашку): А вы в натуре английский знаете?
САШОК (польщенный вниманием интересной женщины): Ну, в общем... могу там...
ГАЛЯ: А вы мне контрольную напишете? А то я на заочном, и Говиан Сергеич велел в том году закончить, а то больше меня нельзя будет держать на зав-сектором...
САШОК: О, разумеется! Но сперва давайте выпьем...
Наливает Гале и себе. Оба выпивают. Галя пытается не допить до конца, но под укоризненным взором своего кавалера смущается и отважно выливает в себя весь стакан.
ЛЕНА (Л.П.): Лорик, а про вас верно рассказывают, что вы можете поллитра выпить зараз?
Л.П.: Поллитра? Да хоть сейчас! (Привлекая Лену к себе). Но глядите: вон сидит Валерий Алексеевич: он зараз может выпить два поллитра.
КОЛЯ: И меньше никогда не пьет.
В.Н.: Мочь-то он может, да кто же ему столько зараз даст?
Л.П. (обращаясь ко всем участникам дискуссии): А может, нам немного выпить? Лена! Галя! вы по скольку можете выпить зараз?
Вопрос остается без ответа. Из-за спины Л.П. к столу протискивается восставшая из праха Танька. Ни слова не говоря, не пытаясь идентифицировать Зверева, она наливает себе стакан водки, и, глядя на нее, все остальные лихорадочно делают то же самое.
ЗВЕРЕВ (с момента своего появления за столом сидевший молча, шевеля губами и чего-то прикидывая, внезапно): Секретное заседание Политбюро считаю открытым! На повестке дня назначение народных избранников! Ты (указывает пальцем на Сашка) будешь министр экономики! (Сашок работает по эконо-мической части). Ты, Колян, будешь министром математики! Ты, Вадим Никандрыч, будешь министр повышения сортности кожи путем электронных облучений! Ты, Валера, будешь министром определения зольности в углях Карагандинского бассейна! Ульяна, моя жена, будет выслана в административном порядке! (Зверев понимает, что сейчас возможны любые эскапады, так как Ульяна слишком увлечена состязанием на перегибание руки с Валерой). Ты, Танька, будешь товарищ кабинета министров... (в этот момент Хозяин, с момента своей последней реплики боров-щийся со сном, сидя за столом, вскакивает и, не ожидая своего назначения на должность, бросается к входящему щетинистому парню, размахивающему бутылкой водки).
ХОЗЯИН (громовым голосом): Ваблякин Ванька!!! (Кидается Ваблякину Ваньке в объятия).
ЛЕНА и ГАЛЯ (испуганно прижимаясь к Л.П. и Сашку соответственно): Ой, какой страшный!
Их испуг можно понять — лицо Ваблякина Ваньки разбито в кровь, рубаха навыпуске разорвана у ворота, волосы всклокочены. Вопреки предположениям, он без кодлы. Говорить он может еле-еле, отчасти от негодования на нечто только что пережитое, отчасти потому, что пьян.
ВАБЛЯКИН ВАНЬКА (рыдая и смеясь у Хозяина в объятиях): Ну, суки позорные... закрывать на перерыв хотели... с ракетами ихими гадскими... (внезапно, глядя на В.Н.): А это что за рожа? Что за большевик?
ХОЗЯИН: Да что ты! Он компанейский парень...
ВАБЛЯКИН ВАНЬКА (угрожающе рычит): Он сейчас узнает, какие есть компанейские ребята!! (В.Н. испуганно сжимается в комок).
РЮРИК (появляясь из другой комнаты в том же виде, как и раньше, и кровожадно направляясь к В.Н., которого знает лет 15): Он надолго запомнит этот день!
Все трое — Хозяин, Ваблякин и Рюрик — леопардовым прыжком оказываются у стола, намереваясь тут же разделаться с В.Н. или его защитить; но, достигнув стола, едва не спотыкаясь об него, наливают, выпивают и тут же засыпают.
В.Н. (облегченно): То-то... я говорил — пить меньше надо...
ЛЕНА: Вадик, а вы пробовали не пить? Это трудно?
В.Н.: Да ничего трудного! Я, бывало, часами не пил...
ВАЛЕРА (вдруг вскакивая с места, как бы потрясенный осознанием открытия): Уля! В магазин! Может, там дерутся!
В.Н. (обладающий способностью укрощать Валеру одним внушением): Сядь! Дамы и господа! После исторической речи вождя нам остается только отдать все силы на воплощение этих животворящих идей в жизнь! Слава! По всей стране веселые ребята в простых коричневых рубашках строят новую жизнь! Китайские ракеты надежно стерегут мирное небо над Бухарестом! Канадские хлеборобы не жалеют ни сил, ни средств, чтобы обеспечить нашу родину хлебом! Прекрасное есть выпить и закусить! За здоровье прекрасных дам!
Все пьют, даже не дожидаясь конца здравицы. Наступает маразм как высшая стадия алкоголизма. Дамы и господа пьют водку и пиво, как цветы росу на заре. Разговоры сменяются произнесением безадресных фраз, хохотом и безошибочным чтением мыслей.
ЗВЕРЕВ: Россия... кино тюрьма народов... гостиница жандарм Европы...
В.Н. (бормочет, стараясь не дышать на Лену, держащую его за рубашку): Господа... алкоголь ужасный яд...
ЛЕНА (тряся В.Н.): Вадик, слышишь! Познакомь меня с Гиппием и Платоном! Это прекрасно — выпить, закусить, а затем обладать здоровенной рабыней!
Л.П. (тряся Лену): Лена, слушай! Да Витьку-то Гиппия посадили за мужеложество! Ему пять лет дали и правильно сделали! Да и этому (показывает пальцем на В.Н.) туда дорога!
НАТАЛЬЯ (Таньке): Я заняла, говорю — что дают? Они говорят — сейчас скажут, сказали — будут давать! Я говорю — по-скольку в одни руки, а они говорят — говорят, без ограничений, а я говорю — а не кончится?, а они говорят — не, сказали, весь день будут давать...
ТАНЬКА (Наталье): Я ему говорю — гад ты, гад, гад! Уже к себе домой со своей паскудой приперся, а он только икает, и говорит — тс! тс! это твоя сестра...
КОЛЯ: А Лобачевский знал — вся наука от народа... он говорит старикам на селе: старики! как вы скажете за параллельные прямые? А они говорят: Коль, это дело хитрое. Кто их знает — может, они и сходятся? А он им толкует — а как же там тангенс? А они говорят: э, говорят, Коль, уж если ты до тангенса доигрался, то надо тебе рассмотреть присоединенную алгебру Клиффорда...
САШОК (ухаживая за Галей): А если взять плодо-во-выгодного за рупь 37 и дешевого, но противного вермута за рупь 27 две бутылки, то у тебя еще останется 42 копейки и еще ты на троих можешь сговориться у магазина...
ГАЛЯ (почти до бессознательности споенная Сашком, млея от восторга): Ой, Сашок, ты такой культурный! (В порыве благодарности и усваивая новый стиль). Ты, а что такое унификация вдохновения? А то я сектором заведую, а Говиан...
УЛЬЯНА: Не, лучше всего прямым в нос. Ну, а дружинники, ясное дело, садисты. Таких вот и надо: коленом горло придавить и держать, пока не обгадятся...
ВАЛЕРА: Не, Уль, я цветы люблю: розы... астры два рубля букет...
ЗВЕРЕВ (тихо бормочет в полусне, опровергая любимую теорию Коли и В.Н. на тот предмет, что повествовательная речь без частицы «бля» невозможна): Асры, ващё! Два рубля букет, ваше!
Засыпает. Когда он просыпается, а это происходит на другое Утро, в комнате следы вчерашнего, и никого нет, кроме храпящего на полу Хозяина и спящей на диване продавщицы Райки. Райка про-сыпается в то же время и удивленно смотрит на Зверева, чье присутствие тут столь же удивительно для нее, как ее присутствие для него.
ЗВЕРЕВ (хрипло): Ты, деньги есть?
ВИЛЬЯМС Николай Николаевич родился в Москве в 1926 году. В 1945 году, будучи студентом мехмата МГУ, арестован и приговорен на семь лет по ст. 58-10, 58-11. (Об этом студенческом деле см. Ю. Гастев. Судьба «нищих сибаритов». — «Память» № 1 и 3) По пересмотру дела срок был сокращен до пяти лет. Освободился из лагеря в 1950 году, жил и работал сначала в Тульской области, затем в Тарту.
В 1954 году вернулся в Москву, поступил снова на мехмат и закончил его в 1960 году. Преподавал математику в московских вузах. В 1968, за подписи под несколькими письмами протеста, был отстранен от преподавательской («идеологической») работы. Защитив в 1970 году диссертацию по алгебре, вновь был допущен к преподаванию. В 1977 году эмигрировал. Живет в США, преподает математику в Тэрритауне (штат Нью-Йорк).
«Континет» № 25, Париж, 1980, стр. 93-122