ЯКОБЫ ПУСТОЙ ДОМ

Пьеса в 4-х действиях

Действующие лица: те же, что в картинах народной жизни «Алкоголики с высшим образованием», каковых картин эта пьеса является продолжением, и новые. Новые действующие лица характеризуются в тексте перед тем, как они, собаки, начинают действовать. Есть еще неявно действующие лица: например, Крюков, гад, Вовка (это одно лицо, а не три), начальник 16-го отделения милиции, и еще. Эти в характеристиках не нуждаются. Список лиц картин можно было бы приложить, а можно и не прилагать. Всё и так ясно, как часто говорит начальник 16-го отделения милиции. 

ДЕЙСТВИЕ I

Сцена 1

Кухня в московской квартире в «типовом» доме. Вадим Никандрович, в пальто, с большим портфелем в правой руке, движется в кухонном пространстве среди утвари как комета Галлея среди звёзд, замысловато и бесшумно. Левой рукой он с невероятной сноровкой достаёт из тайника за ещё тайником за холодильником бутылку и ставит её на стол. Из кармана пальто он достаёт гранёный стакан и ставит его рядом с бутылкой. Зубами он вынимает из горлышка бутылки бумажный кляп и наливает себе – руками – полный стакан бесцветной, как водка, жидкости. Заткнув зубами кляп назад, он прячет бутылку в тайник. Затем он застывает на месте, как бы увидев чей-то как бы призрак. В.Н. (шепотом): Пора... пора и мне... пируйте, о друзья! Да, не те мы стали, Колян, не те... стареем... а всё потому что пьём мало... (залпом выпивает полный стакан бесцветной жидкости). Организм, измученный почти непрерывной нехваткой алкоголя, не в силах противостоять...

Пряча стакан в карман, выходит из квартиры. Вслед ему доносится мальчишеский визг «мам, он опять!», а за визгом ужасный звук, как бы рёв самки расхитителя социалистической собственности.

Сцена 2

Кухня московской двухкомнатной квартиры в типовом доме. Зверев и его жена Ульяна сидят за столом, а на столе стоят стаканы, наполненные вином портвейн бывший № какой-то. Сейчас номера не ставят; это торжество разума. Не всё ли равно, какой номер. Вообразите: «стрихнин № 17», «калий цианистый особый»...

ЗВЕРЕВ (раздражённо): Ну, она где там? Сколько этот цирк ...

Использование стандартного при оценке явлений советского быта оборота «этот цирк» сейчас не фигурально. Дело в том, что одержимая тщеславием и заботами о сохранении наличия талии Наталья разочаровалась в карьере редакционной машинистки и поступила – подделав в документах год рождения с 1947 на 1967 – в цирковое училище. Предположительно она сейчас там, а Ульяне и Звереву уже пора куда-то с нею идти. Звонок в дверь, Ульяна открывает. Врывается Наталья, крайне возбуждённая.

УЛЬЯНА: Явилась! (пододвигает Наталье стакан портвейна никакой номер. 

(Все выпивают).

НАТАЛЬЯ (переведя дух и не снимая пальта, выкрикивает): Женщина-гермафродит! В Мексике!!!

ЗВЕРЕВ (меланхолически ): А я в Одессе в подпольном цирке видел. Гермафродит!  Борода и вот такой...

НАТАЛЬЯ: Да нет! Наш один в Мексику ездил! (вдруг ошеломленно, как бы увидев призрак, смотрит на Зверева). А он тоже говорил... ну, про бороду… У нас, говорил, так пока не могут... В Одессе?

УЛЬЯНА: У нас уже сколько лет пока много чего не могут. Да пора! Поехали! (Наталье): Да не в Одессу!

ЗВЕРЕВ: Вперёд! Значит, я сразу туда, а вы сперва туда, а потом туда. Если милиция – молчать!

НАТАЛЬЯ: Да знаю! как партизан на допросе! Умри, но не отдавай поцелуя бесплатно! (с надеждой и сомнением): в Одессе?

Ульяна и Зверев уже оделись. Все выходят.

Сцена 3

Кухня в московской коммунальной квартире, где обитает профессор истории криминалистики Лаврентий Палыч. Он и Хозяин сидят за коммунальным кухонным столом, оба в пальто и шапках. Перед обоими стоят стаканы с бесцветной жидкостью. Сосед дядя Вова, стоя к ним спиной, картинно возится у водопроводного крана.

ДЯДЯ ВОВА (не оборачиваясь): Да скорее вы там... доценты!

Л.П. (мягким голосом, как при показе студентам глазовыкалывателя средних веков, инструмента во многом несовершенного; им иной раз и глаз толком не выколешь): А вот я сейчас тебе балду проломаю. (Хозяину): 0н, Андрей, значит, Иваныч, был профессор. Пил он – я так не пил... студенческая молодёжь и рабочие подростки его обожали. А эта деканша...

ХОЗЯИН (продолжая рассказывать свою историю; историю о любимце молодёжи Андрее Иваныче он слышал не менее ста раз): И тут эти в них кидают бумажкой.  Рюрик на ихнего кинулся, с ног его сбил, что он удобнее, и стал загрызать за горло. Зверев им говорит – кранты, этот не первый срок хватает. Ему расстрел, вашему конец, загрыз первой степени. Дай, говорит, две копейки, я в милицию позвоню, может Бухарин дежурит... Их потом прохожие отбили. Им до поллитры шесть копеек оставалось...

Л.П. (знающий всё про казус загрыза, имевший место в баснословные года): А эта деканша, она вместе с ним пришла в этот институт работать, лет двадцать назад. Она парткарьеру сделала, он женился, развёлся, профессором стал, но сильно пил. Молодёжь его обожала. Она ему говорит: Андрей, говорит, сукой быть, тебя молодёжь обожает, получаешь нормально, а как пришёл сюда, всё тот же пиджак носишь. Он говорит: Зин, говорит, век свободы не видать, завтра куплю себе новый костюм. Вот через неделю она идет по коридору, видит – он стоит, молодёжь, девушки, костюм новый, рубашка синяя, галстук белый... Выпьем?

Выпивают. Хозяин пытается продолжить свой рассказ, но Л.П. его опережает. 

Л.П.: Ну, она к нему! Ну, говорит, Андрей, ты молоток!.. А он на неё смотрит и шепчет: что вы, товарищ, что вы! я совершенно трезвый… Пора?

ХОЗЯИН: Пошли!

Выходят. Злой дядя Вова подходит к столу, поднимает один из стаканов и смотрит его на свет.

ДЯДЯ ВОВА: Доценты... побольше оставить не могли... (садится за стол и допивает всё, что можно допить. Посидев полминуты безмолвно, он взмахивает рукой и орёт песню, скомбинированную из многих популярных отрывков): Йехх, комроты! Даёшь пулемёты! Колька не стерпел такой обиды! К моим ногам упал шикарный труп хорошенькой Марго!

Все живущие в коммунальной квартире запирают двери на ключ.

ДЯДЯ ВОВА: И так окончилось бессмысленно и глупо! Последнее салонное танго! (плачет): Все боятся! а я, сукой быть, с бонной воспитывался! 

Сцена 4

Кухня в однокомнатной квартире в типовом доме на четвёртом этаже. Очень красиво одетая Лена сидит за столом, а очень красиво одетая Галя стоит у окна, курит и наблюдает за развитием драки между учащейся молодёжью и рабочими подростками у входа в столовую «Романтики № 17».

ЛЕНА: Ой, было очень, очень интересно. Был вечер старых большевичек, и одна говорит: милочка, когда я сидела в этой ужасной Красновишерской тюрьме... – а другая перебивает: что вы, милочка! В Красновишерске дивная тюрьма! Побольше бы таких тюрем, как в Красновишерске! И тут этот заходит...

ГАЛЯ: Который этот? Который объяснял, что у народа не было времени ломать комедию суда над врагами народа?

ЛЕНА: Да нет. Который кабардинец (кабардинцем именуется автор книги по истории Кабардино-Балкарии, где редактор Лена усмотрела противоречие в словах «и в годы гражданской войны весь кабардино-балкарский народ, как один человек, встал на защиту завоеваний советской власти»: раз как один человек, то почему гражданская война?   Она ещё хотела поинтересоваться, какие такие завоевания советская власть успела сделать в годы гражданской войны, но кабардинец её опередил и отдал должное её проницательности, сказав «ой, ты такой умный, пойдём в ресторан, помоги книгу сделать». Так начался роман, иногда протекающий бурно). Опять ходили в ресторан, опять он на улице полез... Но всё-таки у нас в милиции хорошие ребята. Они ему показали гражданскую войну в Кабардино-Балкарии...

Звонок в дверь. Галя открывает, входит Сашок.

САШОК: Пошли!

Лена поднимается и подходит к холодильнику, а Галя, хорошо изучившая больные места Сашковой психики, начинает издеваться над несчастным.

ГАЛЯ: Сейчас... Саш, мне ведь идёт зелёное?

Сашок издаёт рычание, Галя занимает прежнюю позицию у окна, Лена вынимает из холодильника бутылку вина портвейн. Портвейн разливается и распивается, причём в Сашков стакан как-то вмещается сразу три четверти бутылки.

САШОК: Ведьмы! Пошли!

Выходит. Лена, надев пальто, следует па ним. К этому времени драка у столовой «Романтики» уже охватила весь мир и его окрестности. Галя надевает пальто, с сожалением отмечает, что учащаяся молодёжь начинает одолевать рабочих подростков, за кого она болеет, и тоже выходит.

Сцена 5

Немыслимое логово чорт его знает где в Москве. Это мастерская художника Рюрика. На стенах наброски на разные темы: амуры, черти, змеи, а также плакат «осторожно, хитрый еврей». В углу на подрамнике большое, стоящее семь лет незаконченным полотно «И гад морских подводный ход», где в неоконченном облике предводителя морских гад легко угадываются так называемые бесконечно дорогие черты. Ещё стоит стол, за которым Рюрик и Ваблякин Ванька распивают по очереди что-то из большой канистры. В другом углу лежит закрытая тряпками и иногда шевелящаяся куча. Это один поэт идущего на смену поколения.

РЮРИК: Я вчера встал, пошёл, пива выпил – не помогает. Крепкого выпил – не помогает. Веришь, нет? – водки выпил... (взмахивает рукой и рыдает от осознания бесплодности многолетнего изучения законов ужасного пробуждения утром после прекрасно проведённого вечера). Пошли? (засыпает за столом).

ВАБЛЯКИН (понимая, что Рюрик уже напился так, что будет принимать форму сосуда, куда его нальют, и не пытаясь понять, что в рассказе правда, а что волшебный вымысел, вроде возможности выпивать что хочешь на неизвестно какие шиши, взмахивает рукой и делает глоток из канистры). Пошли! (засыпает за столом). Через минуту после этого встаёт и подходит к канистре поэт.

ПОЭТ (стоя в позе гориллы над трупом колонизатора, взмахивает рукой): Так будет с каждым, кто, злобно воя!.. Не так... (пинает ногой Рюрика). Эх, в кокошниках девки красные!.. Не так (пинает Ваблякина). Опять, опять, один опять! (отпивает из канистры). Жалеть желаю! о мире старом! (отпивает). О вишнях сочных в садах роскошных! (отпивает). О, были ночи –  богинь подарок! и мир был полон цветов и кошек! Фиалок запах... Не так... (падает).