В школу я пошел сразу в третий класс, в 1936 году. До этого меня немного образовывали дома, делая упор на языки, немецкий и французский; так что к моменту моего появления в школе я чего-то мог изобразить на упомянутых двух языках, знал всю школьную программу по химии, а химию начинали «проходить» лишь в седьмом классе, и не знал ни аза по арифметике. Что касается русского языка, считавшегося самым трудным предметом, то со мной получилось так же, как с Корнеем Чуковским, о чём он пишет в книге «Гимназия». Неизвестно почему, но я никогда не делал грамматических ошибок. Я много читал, может, это и причинило грамотность. И у меня, как у Чуковского, списывал весь класс, хотя и не произошло того, что описано в воспоминаниях Чуковского, истории с веревочным телеграфом. Забегая вперёд, скажу, что ни французского, ни немецкого я не знаю, а по обоим предметам, в университете и в школе соответственно, у меня были лучшие оценки. По-английски же я говорю легко и не делаю ошибок в словах.

Ещё добавлю, что по прибытии в Вену я вдруг, кое-как, но всё же так, что меня понимали, заговорил, к собственному удивлению, по-немецки. И ещё: меня часто спрашивали, как получается, что в CCCР, где иностранный язык – теперь это чаще всего английский, а в моё школьное время был немецкий, в общем, язык врага, – люди чаще всего могут говорить только по-русски, в то время, как в Дании или Голландии любой служащий уж точно говорит по-английски. Причина ясна, это изолированность СССР от Запада, ведь и во Франции, скажем, не так много людей свободно говорят по-китайски, к тому же изучение языка чем-то отличается от изучения других наук. Мой друг Юлик Добрушин, математик мирового класса, говорил, что для того, чтобы прочесть курс лекций по любому до сих пор ему неизвестному разделу математики – уж не знаю, были ли такие – ему нужно подготовиться в течение двух недель. А вот язык... – тут Юлик, хорошо говорящий по-английски, разводил руками.

Для занятий французским и немецким мама пригласила уже немолодую женщину, Лидию Павловну Карцеву. Она была очень хорошим преподавателем. Но я не думаю, что преподавание мыслилось как её профессия в те годы, когда она сама изучила эти два языка. Я очень мало о ней знаю, всё дальнейшее о ней – только мои домыслы, сделанные много позже, по ознакомлении с некоторыми типическими биографиями тех лет. Однако я почему-то уверен, что не сделаю ни одной серьезной ошибки, рассказывая о своей учительнице.

Лидия Павловна была из старой дворянской семьи. Вот там, до того момента, когда правосознание масс сделало правильные выводы из существования дворянской семьи, она и изучила языки. Каковы были конкретные выводы, я не знаю, но смысл произошедшего легко восстанавливается. Лидия Павловна была когда-то замужем. Я не знаю, была ли фамилия Карцева её девической фамилией или по мужу. У неё была дочь Ася, вот та действительно стала преподавать языки по получении соответствующего диплома. Лидия Павловна жила не в Москве, а на станции Сходня, в получасе езды от вокзала. Я позже часто ездил к Лидии Павловне в гости, на природу. Едва ли не больший, чем природа, восторг вызывала у меня возможность прокатиться на электричке, тогда только что появившейся. Наряду с появлением в те же времена троллейбуса, появление электрички считалось неопровержимым свидетельством технического триумфа советского государства. И я еще дорвусь, и скажу о появлении автомашины М-1.

Вместе со мой французским и немецким у Лидии Павловны, у нас на квартире, занималась Оля Троицкая, девочка моих – тогда девяти – лет, дочь доцента академии Троицкого. И опять я должен сказать, что легко догадываюсь, что произошло с родителями Оли и её сестры Иры, а точно этого не знаю. Знаю только, что мать выжила (отец не выжил). На первом же занятии французским Лидия Павловна похвалила моё произношение, и я тут же побежал хвалиться этой похвалой маме, специально отметив, что Олино произношение не было отмечено специально. Увы, в дальнейшем я всегда сильно уступал своей соученице. Совсем в дальнейшем Оля стала профессором кафедры иностранных языков всё в той же академии имени Тимирязева. В школьные годы – я не знаю, кто приютил сестер после ареста отца и исчезновения, в связи с этим, матери, и учились мы в разных школах – Оля и Ира учились, не зная иной отметки, кроме «отлично». Олю я видел после возвращения из лагеря; а с Ирой даже ходил один раз в театр, хотя, как принято говорить, «ничего такого там не было». Во время последней, совершенно случайной, встречи в мой последний год в СССР, Оля просила передать моей жене своё восхищение тем, что жена вступила в Хельсинкскую Группу. Я был так потрясён тем, что известен факт родства – у нас с женой разные фамилии – что забыл передать жене Олино восхищение. A Иpa, ставшая позже тоже учёной, но не в области иностранных языков, на некоторое время превратилась во всесоюзную знаменитость. На последней странице журнала «Огонёк» был помещён её портрет с подписью, что вот де студентка МГУ Ирина Троицкая занимается в библиотеке перед экзаменами. Ире полился поток писем, и с предложениями руки и сердца, и просто с предложениями увидеться и заняться чем-либо кроме подготовки к экзаменам. Более ничего об Ире, кроме того, что её будущего мужа звали Вася и что их роман не был стимулирован фотографией в «Огоньке», я не знаю.

Я так часто пишу, что того или иного я не знаю или не помню, что уже не надо по этому поводу приносить извинения. Я не помню точно, пришёл ли я в третий класс школы с начала учебного года или чуть позже, кажется, не с самого начала. И хотя контактов с «ребятами с нашего двора» у меня и до сих пор было достаточно, впечатления от первых дней в нашем 3-м «Б» классе были необыкновенно острыми. Я как-то вошёл в мало известный мне ранее круг, и круг идей, если угодно, и как-то начал становиться в этом кругу своим, и происходило это так быстро, что сравнить это я могу только со своим, не таким уж далеким, будущим попаданием в тюрьму и лагерь. Оказалось, что не только не все живут как мы, а что интересы многих очень разнятся от моих. Не смогу привести свои воспоминания в систему, но и бессистемные воспоминания, мне кажется, будут ...

 

[на этом рукопись обрывается - S.K.]