ДЕЙСТВИЕ 3

Всё в той же комнате показывают кино. Кинщиком работает гость. В одном углу комнаты лежит некоторое количество джинсов, пластинок, калькуляторов и чего-то ещё, и время от времени кто-либо подходит к этому количеству и осматривает, что ему досталось при недавнем дележе. Затем кто-либо или кто еще направляется к столу, где расставлены не наши бутылки. Отпив не нашего напитка, кто-либо или кто ещё продолжает просмотр.

На экране уже показывали Колю, его жену, обоих вместе, их якобы два автомобиля, и, вместе и порознь, их четырёх кошек: Никсона, Ваську, Мурку и Пушу. Было заявлено, что нужна и собака, но это когда будет свой дом. А пока они обитают в сельской местности, в квартире от колледжа, где работает Коля. Сейчас показываются якобы сделанные Колей во время туристических поездок или якобы купленные в фотокиновидеотелелавке слайды стандартных американских чудес природы и техники. Показываются Большой каньон, каньон Брайс, Ниагарский водопад, водопад и парк Йосемити, пляжи Флориды и Калифорнии, леса в штатах Орегон и Вашингтон;  затем еноты-рыси-барсуки-олени-бизоны-белки-медведи-сурки-бурундуки-опять медведи-еноты-рыси-росомахи, цветение магнолий и дог-вуд, что значит собачье дерево, а по-простому кизил; янтарные, как поётся в песне, волны зерновых в Айове и Канзасе; затем Бруклинский мост, мост Верразано, мост Голден-Гэйт, мост Таппан-Зи, мост Чесапик-Бэй, мост Файеттсвилл, ещё тьма мостов, каждый из которых на свой манер главный в мире, подвесные дороги, небоскрёбы, прыгающий кит Шаму, выше которого ни один кит  не прыгал, собака, спасшая хозяина лавки от грабителей, а заодно загрызшая покупателя, кому хозяин был должен, микрокомпьютеры разных мотелей («гляди, незасекреченные», как сказал один прибывший с миссией мира простой советский человек другому такому же, на что тот ответил:  «Как же, покажут они тебе засекреченные. У них тут лагеря не поймёшь где»), процесс механической мойки машины (по психологическому воздействию на простого советского человека сравнимый разве с ожидаемой в течение пятидесяти лет амнистией по поводу меняющейся годовщины Парижской коммуны); затем какая-то авторазвязка на 25 этажей на площади 10 кв. километров, и мясо в супермаркете на площади 0,5 кв. километров. После показа рубиновых волн мяса, когда уже ясно, что такого не бывает, на экране появляются вовсе злобные пропагандистские измышления, то есть консервы для кошек и собак. Вздох «псов, суки, мясом кормят» песней без слов проносится по комнате.

КОЛЯ (с экрана): ... итак, изложение моё остается бессвязным, вы поймёте, почему, и извините. И ни анализов, ни прогнозов, как на такое люди решаются, когда, как правило, на следующий год чуть не всё оказывается неверным. Многому пришлось обучиться, я даже не об языке, а хоть о том, что в магазины надо ходить ещё и как в школу.  Столько в продаже, что я о таком и не слышал, что балдеешь. А я к такому всегда был равнодушен. Известных товаров завались, а неведомых ещё больше: чудо-фрукты, какие-то сверхудобные средства соединять почти обыкновенные провода, а про изоляционную ленту забудь, непонятные предложения непонятных форм обслуживания, и это везде. Никакой разницы в обеспечении города и провинции, в этом смысле провинции здесь нет. А вот гречку надо поискать, это не то, что все едят. Но и гречка есть, и кефир, надо только знать, как называется. О еде я ещё скажу, если не забуду. Понемногу перестаёшь понимать, как жить без клейкой ленты «Скотч», как это точат карандаши или открывают консервы вручную, хамеешь, зажираешься, забываешь чеканные слова «бери, что есть, а то и этого не будет». И наличие ленты «Скотч» меняет мировоззрение, бытиё определяет сознание. А иногда не знаешь, как использовать сверххитрое устройство, и лезешь на стену, пока не догадаешься спросить у пацана. Пацан знает всё, и всё оказывается более чем просто. Иные приехавшие уверяют, что возможности выбора сбивают с толку. Это вздор, но иной раз наблюдаешь, как бы это сказать, умилительные причины горько вздохнуть: пожилую женщину нельзя убедить выбросить к чорту разные считавшиеся бесценными предметы, пластмассовые бутылочки или вешалки для одежды. Да, здорово нас обокрали, а кто? Да, чуть не забыл: бутылки не сдают, кидают так, от этого много мусора...

 

Грохот в дверь и женский крик «открой, это я». Все переглядываются, но голос опознают и дверь открывают. В комнату врывается Танька, несущая в руках как бы труп малорослого, с Ленина в мавзолее в длину, человека, но еще такой труп, что способен, в отличие, слава Богу, от Ленина, делать, при посторонней помощи, шаги в вертикальном положении. Дверь захлопывают.

ЗВЕРЕВ: Ты! Это же Герки Шванца брат! (Таньке): Ты его зачем?

ТАНЬКА (не обращая внимания даже на кучу в углу и в припадке мании величия воображая себя чуть ли не троллейбусной кондукторшей былых времен, размахивая Герки Шванца братом из стороны в сторону): Не уйдёшь! Не уйдешь! Сдачи нет! Сдачи нет! Сдачи нет!!! (Танька и брат падают. Их относят в сторону, и опять внимают словам и образам с экрана.)

КОЛЯ С ЭКРАНА: ...всё по телефону, кроме того, чего по телефону ещё не додумались. Лазерные проигрыватели, мгновенное фото, по телефону из автомата можно с Австралией, и оттуда сюда можно, а бумаги в клетку нет, то есть, есть, но надо знать где. А туалетной навалом, буквально некуда от неё деваться. Ехал я на поезде без билета, торопился, не успел взять в кассе.  (скептический вздох «торопился...» проносится по комнате)...и ничего, ни в милицию, ни на работу не сообщили, а продали билет в вагоне. Взяли, правда, дороже, но разве можно так народ распускать? Палтус и треска оказались съедобными и даже вкусными рыбами, а скажи такое в лагере, убьют. Вот я обещал сказать про еду, а потом хотел забыть, а потом не удержался, накипело: мне американская еда в стандартных забегаловках   очень нравится, и почему считается хорошим тоном говорить, что там не хлеб, а вата, не пойму. А вот в Европе, так там да; но в Европе, как выясняется, никто не бывал. Про кривляние как стиль поведения я ещё скажу. В так называемых бульварных газетёнках можно прочесть всё про нечистую силу или как нормальная женщина родила шестиногого бегемота от крылатого медведя, или как у другой, а может у той же, родился ребёнок с татуировкой на том же месте, что у его покойного отца, а академика Лысенко, чтобы такое объяснить, здесь нет. И кто-то эти газеты покупает...

 

Л.П., В.Н. и Зверев поднимаются с мест, подходят к столу и выпивают, молча усваивая услышанное. Когда они вновь обращают взоры на экран, там показывают крокодилье лежбище. Четырнадцать тварей лежат на песке, как Политбюро на пляже.

КОЛЯ С ЭКРАНА: ...главного вывода я делать не собираюсь. Этим тут увлекаются многие из приехавших, на мой взгляд, неудачно, хотя выводы их порою очень несхожи. Сходство только в скороспелости и глобальности. Выводы сразу про всю Америку, хотя автор далее квартала, где поселился, не бывал. Как говорит профессор, на основе никакой информации самые смелые обобщения, вроде того, что в Америке мыльную воду пить нельзя. Но редко доводится слышать очевидное: что мы сами до невообразимой степени ничего не знали, а о чём знали много, и ещё как, и лучше их, то всё было знание о ненормальном, и эту ненормальность мы не чувствовали, а думали, что чувствуем. Вот и договорился, сейчас сделаю главный вывод: главное это не сытость, и не даже не снившиеся вам компьютеры, и не отсутствие хамства, как нормы, главное это свобода. А что это такое, не буду определять, это как любовь, словами всё равно не скажешь, но все знают. Безобразий тут хватает ещё как, но нету дикости советской жизни, а свобода есть. Степень дикости...

Тут Коля исчезает   с экрана и там появляется бородатая харя страшнее Энгельса.

ХАРЯ: ...да. Уже много было коммунизмов в истории, и после каждого человек превращался в обезьяну, сколько коммунизмов, столько повод. Горилла там, шимпанзе…

Гость вскакивает, бормочет «интервью сошиолоджист консервативный тенденшн» и чего-то переключает. Коля с экрана продолжает свои россказни.

КОЛЯ С ЭКРАНА: Как у вас в газетах врут, представить невозможно. Не моя задача охватывать всю эту тему, но вот как на пустяковом примере видна наглость этого вранья: вот де осатаневший мясник-торгаш насмерть забил гирей несчастного пятилетнего безжалостно эксплуатируемого. Где торгаш раздобыл гирю, когда всё делается машинкой? А немного по-другому; когда я пытался растолковать, что выражение «в магазине мыло дают» не означает, что мыло дают за так, а что мыло имеется в продаже, мне язвительно отвечали: но ведь это магазин? Разве в магазине может не быть мыла? Это вот то, что о нас знают, но, слава Богу, не все. Левые или скоты, или идиоты, или благородные идиоты. В общем, главная проблема современности – это разрешение или запрещение абортов во внутренней Австралии. А кто знает, может так оно к есть, а то с другими проблемами куда ещё занесёт. Так вот, степень дикости...

 

Грохот за дверью. Это катится вниз средних размеров группа тел. Малопонятный, но сносный по степени дикости выкрик «а с колорадской блохой тебя к Шпизману кто?» доносится откуда-то снизу.

Л.П. (вскакивает): Стой, погоди! (делает жест Гостю, и тот перестаёт вертеть кино). Господа, надо перевести дух (гостю, показывая на стол). Милости просим!

Все, Гость в том числе, собираются у стола и минут пять деятельно переводят дух. Затем следуют 15 секунд молчания.

Л.П. : Дамы и господа! Что, если каждый из нас ради поддержания веселья проиллюстрирует степень дикости нашей жизни на основе личного опыта ? Хотя я все ваши клеветнические измышления знаю наизусть, но для поддержания веселья, не как они там по мавзолею с трупами взад-вперёд бегают, а по велению памяти? Вадим Никандрович, начинай!

Б.Н. (опрокинув полстакана, решительно): Ну что же!  Однажды я шёл к себе домой через грязный строительный пустырь, изрыгая, как обычно, омерзительную ругань в адрес большевиков. Нет, не то. А, вот! Я говорю: Колян! Зачем ты пишешь на заборе эти отвратительные слова? Здесь ходят женщины и дети, подумай, каково им читать твои... нет, не то (внезапно, именно в этот момент, переквантовывается, под влиянием выпитого, в состояние романтической чувствительности): О, Санта Лючия! Итак, светила луна, и это была прогулка по мерцающей глади искусственного озера, созданного некогда непосильным трудом крепостных графа Суслова... За прокатную лодку взяли в залог паспорт, но сторож, святой старик, был пьян, я паспорт назад забрал... очаровательная, внешне весьма чувственная незнакомка, моя лаборантка... светила луна... А, про луну я уже говорил. И вот, на середине озера стоит кол, на колу плакат «штраф пять рублей». За что? Как, собаки, догадались? (вскидывает голову и возвращается к реалистическому пониманию жизни): Хотя, а чего тут догадываться? Зверев, расскажи про цветы!

ЗВЕРЕВ (ещё два раза быстро переводит дух): А это меня выгнали со внештатного корреспондента. У меня была рубрика «люди интересных профессий», я написал про профессию, кто каждое утро приносит в порыве цветы на памятник Дзержинскому... Лаврентий Палыч, твоя очередь!

Л.П. (уже малость подзабыв, о чём речь): ...А, мм... господа, сцены детства в колонии для малолетних, как сын государственного преступника... не надо. А, вот. Этот сидел за образ мыслей... Нет. Кабан! Вот в тот третий раз, когда вы заснули пьяные внутри недоограбленного ларька...

КАБАН: Ну, ты тогда выдумал!  Никто, говорит, тогда на вас не стучал, а посадили вас потому, что вы были на воле... А на других, говорит, стучи-стучи, ничего не получается...

Репутация Л.П. слишком высока, чтобы слова «стучи-стучи» били приняты всерьез. Перечисление замечательных по степени дикости случаев продолжается.

ПРОФЕССОР: Господа, как Лаврентий Павлович не хочет рассказывать о колонии, я не буду говорить подробностей о школе собаководов в одном сходном с колонией месте. Я там не был собаководом. Я не был даже собакой, как академик Хваталов Аркадий Леонардович… Я был (всхлипывает), это которого (взвизгивает): Предатель! Взы!!! (вдруг улыбается): Ну ничего, мы потом зверюшек тоже кое-чему выучили... член партии, с года.... Рррр!!! А что до степени дикости, то возьмите любой их так называемый акт экспертизы и читайте: работа новых результатов не содержит, открытий, содержащих государственную тайну, не использует, можно публиковать... А теперь пусть и дамы... (кланяется Лене).

ЛЕНА: Пожалуйста. Во-первых, а кто вы все, вообще-то? Вы часть дикости советской жизни. Во-вторых, чего во-вторых? – Ну, выпускали мы в институте стенгазету для внутриинститутских нужд, и там вы могли прочесть о самом актуальном, как мир содрогнулся от ужаса, узнав о новом злодеянии этих, как их, колонизаторов, они сломали задницу бабушке вождя племени Уырога. А я тогда была замужем за этим вот, он по телефону с работы шифрам говорил: гыр-выр-дыр-бул… а, по двести... хеп-кур-ген-сек... чего генсек? А… Надо было в рыло...

НАТАЛЬЯ (до сих пор, стоявшая молча и размышляя скорее всего о том, что могут в Мексике и не могут у нас, вдруг вмешивается в разговор. О чём она говорит, никому не ясно, но это ничему не мешает): Он вообще сволочь. Ребята на даче хотели мяч гонять, и им было не понять: сперва гонять, а потом выпить или потом гонять? Тут он говорит, как же это, говорит, выходит, я трезвый по полю в трусах буду бегать?

ЖЕКА (перебивает): Девушки, это личное, это не то. Хотя я согласен, бегать по полю трезвому как-то не вяжется с нормами советской жизни. А вот у меня был момент…

САШОК (перебивает, тыча пальцем в КАБАНА): А вот он. Он меня в компанию звал, в кампанию за гражданские права, чтобы нам дали право нас самих показывать в клетке за деньги. С девяти до пяти, мы, говорит, справимся. Но чтобы в загородке ларёк был...

ЖЕКА: Пошёл к лешему. Пошли кино смотреть. У меня был момент, когда я понял, что указ и инструкция суть мистические категории. Вот скажем, неурожай или наводнение, на поля приходит инструкция, и сразу ни того, ни другого, ни урожая... (оглядывается, замечает, что Хозяин и Ульяна сервировали себе в уголке всё, что надо, дёргается, но находит в себе силы совершить рыцарский поступок): Галя! Только ты ещё не давала показаний!

ГАЛЯ: Женя, слова твои странны и чудовищны. Ведь сразу после разгрома фашистской гадины мы посадили и засуху, в заодно не стало и наводнений. Еще мне известен достаточной дикости факт, и вы все тут его знаете, как в 47-м году моего старшего брата Юру, ученика 9-го класса, расстреляли за участие в контрреволюционной организации «биологический кружок». Мама до сих пор переживает. Пошли кино смотреть.

Переглядываясь, все выпивают кто чего. Гость снова включает проектор.

КОЛЯ С ЭКРАНА: Дикости и здесь хватает, но это не то, что у вас. Ну, если на задницу приделать бантик, то это будет не задница, а индустриальный пейзаж. Но это…

На экране появляется неслыханно жуткая харя. Харя тоже повествует о дикостях советской жизни, но внося в это повествование отпечаток своей индивидуальности.

ХАРЯ: У его жена с жеребцом жила. Он приходит с боевого учения, видит: жеребец вкось дышит. Он сразу все понял...

Гость вскакивает, бормочет «интервью кремлинолоджист левой ориентация», и чего-то переключает. Не экране появляется симпатичная девчоночья рожица, успевает пропищать «Володя парень с юморком, он как-то раз поджёг райком», и пропадает.

КОЛЯ С ЭКРАНА: Без машины тут нельзя, особенно в нашей сельской...

 

Лента кончается. Пока Гость занят перезаправкой, зажигается свет и, мгновенно собравшись у стола, участники антисоветского сборища продолжают толковище.

ХОЗЯИН: Про машину я помню. Он ещё когда в какой-то провинции нашел работу, писал, что там чистое село Брыковы Горы Александровского района, только жрать дофига и машин больше, чем в Москве. И что какой-то там профессор, после объяснения ему всяческой разницы, спросил: уж не хотите ли вы сказать, что в этих вот Горах компьютеры до сих пор работают на лампах?

КАБАН: Не. На лампах это когда они в Бухтарминском ветприёмнике вурдалака «Топтыгин-2» вывели...

ЗВЕРЕВ: Не. Машину это когда Вадим Никандрович купил, я всё в газете искал ну, там, «Хулиган за рулём», в скобках из зала суда...

УЛЬЯНА: Не. Там в Брыковых Горах ребята живого колорадского жука видели, но срок им дали маленький, лет пять...

ГОСТЬ (появляется у стола): Давай ещё смотреть!

 

Снова Коля возникает на экране.

КОЛЯ: ...нетипичное. У нас привилегированный колледж, квартира, так сказать, казённая, обеды-ужины, вода, электричество тоже казённые… 

Общий вздох, легко понимаемый как «а на работу под конвоем?» проносится по комнате.

КОЛЯ С ЭКРАНА: Конечно, порою я с нежностью вспоминаю столовую № 2, в народе любовно называемую «Кишка». Но стоит только представить, что я думал бы, сидя в «Кишке» и вспоминая «Лонг Джон Сифуд», это такая сеть рыбных дешёвых, частных, ясное дело, ресторанов по всей стране...  Я уж не говорю, как оно было бы, если бы сидеть пришлось не в «Кишке», а в другом месте...

ЖЕКА (вскакивает): Ишь! Бы! Думал бы! Сидеть бы! Охамел! Забыл, что на хитрую жэ есть хэ с винтом?

КОЛЯ С ЭКРАНА: ...а просто пива тут не заказывают, надо указать сорт, «Бадвайзер» там, или «Хайнекен». Передовая технология, понял? А по-нашему на хэ с винтом есть жэ с закоулком. И на неё есть, говорят, хэ с путеводителем, но мы уж как-нибудь… Вот был сразу по приезде случай, когда жизнь заставила меня кинуть газету, куда её положено кидать, и всё засорилось. Здесь туда газету не кидают, хотя многим тутошним газетам там самое место, и, как писал поэт Маяковский, штатишкам был снова брошен вызов. Но они обратно устояли при помощи специальной жидкости «дрэйн клинер», каковая растворила все мои грехи и собиралась растворить все существующее, но была смыта в родную преисподнюю оправившимся устройством. А Маяковский сам сделал, что подразумевалось товарищем правительством. Я и не думаю кощунствовать. А ностальгия это вроде как тем, кто возвращался, чтобы получать свой старый партбилет. А что народ думает, я и сем как-никак понял в итоге многих личных контактов...

 

Вновь надо менять ленту, и вновь Гость занимается этим, и вновь остальные собираются у стола.

ХОЗЯИН: А я помню. Он про это писал в том письме, где ещё про Маяковского, как это безработные кидались в Гудзон с Бруклинского моста, когда этот мост не через Гудзон. Еще он там злой как собака-дробь-сатана.

ГАЛЯ: И про канал, где по бокам всё косточки американские.

В.Н.: И где про кого-то, кто будто бы способен испортить компанию, где уже есть я и Колян…

ГОСТЬ: Давайте дальше смотреть!

 

КОЛЯ С ЭКРАНА: А это был перерыв, потому что кошка Мурка затеяла около видеофона старинную русскую кошачью игру с хвостом. Куда американской технике против русской игры. Ну, чего еще успеть сказать? Старых знакомых вижу редко, а некоторых, увы, видеть не очень хочется. Не то чтобы они ссучились, а так как-то. Было время, пристрастился я к чтению разных эмигрантских речений, желая дать выход злорадству путём этих речений анализа (похоже, что Коля с экрана где-то там немного, но как надо, выпил). Вам это, скорее всего, неинтересно, но я при этом едва не постиг законы коллективного мышления, и чуть было не понял, как происходят революции, всё после изучения императив в стиле будённовского конника – сперва прорубать шашкой всё существующее, а потом почесать в голове. До основанья, а затем. Но всего, как вы поняли, не расскажешь, а ужасно хочется рассказать всё. А иногда ничего не хочется рассказывать, и пошли вы все, я очень сложная натура, и вы не проще. Но верно, всего не скажешь. Чего сказать, когда 60-летний автор заявляет, что американские женщины сексуально холодны. Мои студенты всех полов ржали как помешанные, когда я им сообщил это наблюдение в беседе по теме, выходившей за рамки курса. Всего не расскажешь, а всё одно интереснее другого. И как я не понимаю системы медицинской страховки, и какая тут дивная природа. А один умнейший человек сказал, глядя на дивные цветущие дебри, что автомобиль погубил природу Америки, хотя должен был бы знать, что не должно иметь суждений о природе, если не вылезал из каменных джунглей, а этого тут тоже хватает. Ну, ещё бывалые эмигранты обожают давать советы новым, очень часто тоже о том, чего не знают. Мне раз сказали, что я делаю джин с тоником принципиально неверно, но я удачно отвертелся, сказав, что так делает Дик. Кто такой Дик, не знаю, но раз Дик, то он скорее всего откуда-нибудь из Каламазу, штат Иллинойс, а уж там знают, как делать этот напиток. 

Ну, ещё про эмигрантскую литературу. Есть блестящие вещи, но зато количество написанного якобы по-русски кривляния, часто рекомендуемого как литературное откровение, превосходит все вообразимые. Иной раз неудобно читать, что написано будто бы про то, как ...

 

Рёв «именем КеГеБе!» за дверью. Слегка взволнованный Зверев открывает, и в комнату врываются Рюрик, Ваблякин и академик Хваталов Аркадий Леонардович.

АКАДЕМИК ХВАТАЛОВ (кидается на Профессора): Взы!!! (умело вцепляется Профессору в горло).

Свалка. Все падают на пол. Кино кончается, и за дверью слышен тихий голосок, убедительно напоминающий о правде жизни.

ГОЛОСОК: А ты чего из себя ставишь? Умней всех, да?

КАБАН: Ты! Это Шверника голос!

Выбегает за дверь. Вслед выходит Гость, успевший запихать аппаратуру в чемодан. Оставшиеся переглядываются. Каким путём идти, всем ясно.